Где ты сейчас, Арман?..

Сознание Балжан с трудом возвращалось к ней после наркоза. Роды были тяжелыми. Сказался и возраст – 37 лет. Когда ее привезли в роддом, врачам оставалось только развести руками – женщине под сорок, первородка! И до последнего дня не обращаться к врачам! Как можно относиться к своему здоровью так небрежно?! К тому же у нее жутчайшая анемия. Слава Богу, хоть плод развивался нормально.

Правда, решиться на естественные роды врачи так и не рискнули: у Балжан подскочило давление, да и анемия давала знать свое. Пришлось прибегнуть к кесареву сечению.

В палате интенсивной терапии, куда ее перевезли после родов из операционного зала, Балжан медленно приходила в себя. И вдруг, как током, ударило ее – девочка! Она так мечтала о дочери, хотела, чтобы у нее родилась девочка! «Спасибо тебе, Всевышний, что снизошел до моей просьбы!». Но тут тупая, ноющая боль скрутила все ее тело, и у Балжан перехватило дыхание. Господи, какая адская боль! Казалось, каждая клеточка ее обессиленного тела была пронизана болью. Да закончится ли когда-нибудь этот кошмар?! Но тут в палату вошла Екатерина Битоевна Джиоева. Лучезарная улыбка на лице этой удивительной и отзывчивой женщины подействовало на Балжан, как обезболивающее. Будто палату осветило ярким солнечным светом.

«Как наша новоиспеченная мама? Ну-ну, милая, все хорошо, все отлично! – Екатерина Битоевна ласково погладила руку Балжан, обессиленно лежавшую на одеяле. – Ты у нас молодец, Балжан. И малышка у тебя крепенькая, писаная красавица!»

Казалось, с приходом врача боль, скрутившая роженицу, стала отступать, сдавать позиции. Екатерина Битоевна присела рядом, погладила руку, волосы Балжан, затем ласково провела ладонью по щеке, как когда-то в детстве гладила ее мама. Тепло, исходившее от Джиоевой, от ее ласковой ладони, заполняло Балжан, разливалось по всему ее телу. Казалось, волна светлой энергии врача обволакивала всю ее, вливалось в каждую ее клеточку, наполняя животворящей силой. Балжан улыбнулась – ей стало так хорошо, будто не было боли.

«Ну, вот и хорошо. Все ладненько. Поправляйся, милая, – Битоевна ласково сжала ладонь роженицы. – Поздравляю с дочкой. Ты у нас смелая женщина. Пусть растет твоя малышка здоровой», – пожелала она, затем, поправив одеяло, вышла.

Через два дня, когда Балжан была в состоянии взять ребенка на руки, ей принесли малышку. Вглядываясь в личико дочурки, тихо сопевшей у нее на руках, она вдруг ощутила ранее неведомое ей чувство радости и нежности к этому крохотному существу. Ее дочь. Теперь она всегда будет с ней, будет улыбаться и смеяться ей. А однажды скажет: «Ма-ма!». «Моя дочь!» Балжан нежно прикоснулась губами к ее лбу. Малышка, безмятежно спавшая на ее руках, от прикосновения матери проснулась и широко раскрыла глазенки. Глазенки-бусинки.

«Здравствуй, Айдана. Солнышко мое, радость моя. (Балжан верила, что у нее родится дочь, она даже имя ей дала – Айдана). Давай попьем молочка». Малышка же упрямо не желала брать материнскую грудь, будто чувствовала, что мама нашпигована лекарственными препаратами, которыми поддерживали ее врачи, борясь за ее жизнь. И в обед, и вечером – та же история. Да неужели она не голодна? Балжан извелась вся, замучила медсестер, которые приносили ей Айдану.

«Да все нормально, не переживайте. Вашу дочку кормят другие мамаши. Она сыта, потому и не берет грудь, – успокоили ее медсестрички. – У нас есть один «отказничок». Семнадцатилетняя «горе»-мамаша родила и оставила его. Отказалась от сына. Может, покормите его?». Молока у Балзии было много, хватило бы на две Айданы.

Новорожденный малыш, которого ей принесли, сразу же прильнул к ее груди, будто чувствуя, что после выписки из роддома ему больше никогда не отведать грудного материнского молока. Он сосал жадно, взахлеб, торопясь, словно боясь, что его оторвут от груди, унесут, не дадут насытиться вдосталь. «Господи, неужели он чувствует свою оторванность от родной, материнской груди? Потому и торопится насытиться, будто вдогонку на весь грудничковый период?» – удивлялась Балжан, вглядываясь в черты малыша. Такой же светлолицый, как ее Айдана, большие карие глазенки. И надо же, такие серьезные. Будто в укор той женщине, которая дала ему жизнь, произвела на свет и… бросила, отказалась от него. Напоследок не захотела даже взглянуть на него. На сына, на родную кровинушку, плоть от плоти своей. Не захотела даже взять на руки, прижать в последний раз к груди, сказать: «Прости, малыш. Прости и прощай».

На глаза Балжан навернулись слезы «Неужели есть на свете такие души, безжалостно кромсающие своим эгоизмом «хочу-не хочу» всю дальнейшую жизнь безвинных дитя – періште? Да как их носит земля?! Неужели они так и никогда не вспомнят своих брошенных на произвол судьбы детей? А ведь когда-то встретятся они в городе, столкнутся невзначай, даже не подозревая, что один из них – родное дитя, а другая – мать?!» Балжан не могла остановить своих слез. Одна слезинка капнула на чистый лобик малыша. Он недовольно поморщился, заерзал на руках Балжан, но отрываться от груди не стал.

Невеселые мысли роились в голове женщины, представившей на месте этого ребенка свою дочь. «Упаси Аллах! – ужаснулась она от этой шальной мысли. – Взбредет же в голову всякое!» Она крепко прижала к груди малыша, как свою Айдану. Десять дней пролежала Балжан в роддоме, и с каждым разом она все больше привязывалась к нему. В один из дней мелькнула мысль – а что если усыновить ребенка? И будет у Айданы братик, будут они расти вместе, ее дети – сын и дочь. Раз обдумав это, она и раздумывать долго не стала. «Все. Решено. Усыновляю. Сил на обоих хватит». Следующего обхода главного врача Балжан ждала с нетерпением.

– «Милая, тебе бы самой на ноги крепко встать. Тяжело будет с твоим подорванным здоровьем растить двоих. Дай Бог тебе силы на Айдану-то твою. Во-вторых, мальчика усыновляют. Завтра уже приемные мама и папа малыша забирают его», – сказала, как отрезала, Екатерина Битоевна.

Это известие для Балжан прозвучало, как гром среди ясного неба. Айдана и Арман, как она назвала малыша, стали для нее уже единым целым, будто и мальчика родила сама. В груди все разом оборвалось, Ухнуло и замерло. Вот и все…

Утром следующего дня Балжан напоследок принесли малыша. Ребенок будто чувствовал, что пробует материнского молока последний раз. Опустошил всю грудь. И все никак не мог оторваться от Балжан. Не ты, Балжан – добрая душа, вынашивала его под сердцем девять месяцев, не ты родила его. Но ты дала ему частичку своего тепла, своей материнской любви. Вот и чувствует малыш твою неподдельную любовь, твое участие к себе. Оттого и прикипел он к тебе, как к родной матери. Прощалась Балжан с ним, как с родным сыном: долго гладила нежный пушок светлых реденьких волос на головенке малыша, жадно вдыхала его запах, нюхала пухлые щечки, нежно прижимала к груди, а потом, поцеловав в крутой лобик, благословила: «Дай Аллах тебе счастья, айналайын!» И не удержалась от слез, слез горючих и злых. Злилась на нерадивую мамашу, которую и матерью-то назвать язык не поворачивался. Злилась на себя – прикипела, привязалась к ребенку, как к собственному, что и прощаться больно. Все старалась представить тех людей, кто заменит ему мать и отца, и молила высшие силы: «Будь благосклонна к нему, Судьба! Пусть эти люди согреют его, обогреют душу малыша своей искренней любовью, заменят ему родных отца и мать. Арман, солнышко мое, жеребеночек ты мой, чьей же мечтой, воплощенной в жизнь, ты станешь? (авт.: Арман в переводе с казахского – мечта). Чьей бы то ни был, будь счастлив, малыш!»

ЭПИЛОГ

Через семь лет Айдана пошла в первый класс гимназии. Училась легко, играючи. Умничка, она радовала и маму, и учителей своей смышленостью, сообразительностью, живостью ума. Стала отличницей. Со временем в числе лучших выпускников школы она с отличием окончит школу и поступит один из головных вузов страны. А в тот первый день сентября, когда Айдана впервые переступила порог школы, Балжан, знакомясь с классом и вглядываясь в лица нарядно одетых мальчишек, с которыми предстояло учиться дочери, почувствовала легкий укол в сердце, будто заныла старая затянувшаяся рана. «А вдруг?.. Может, среди них – и он, Арман? Ведь малыш сегодня тоже пошел в первый класс, как и моя Айдана». Вглядывалась в каждого из них пристально, до боли в глазах. Может быть, вот этот, светленький, с вдумчивым взглядом темных серьезных глаз? А, может, тот, стоящий рядом с ним такой же светлолицый мальчуган с большим букетом алых роз? И у него сосредоточенный взгляд больших коричневых глаз, обрамленных густыми, как у девочки, ресницами. А может, этот малыш, что прижал к груди книжицу – подарок старшеклассников? Кто ты сейчас? Айдар, Ербол, Асет, Нурлан, Бакыт, Галым?.. Иль, может, Арманом назвали тебя приемные родители?

«О Всевышний, храни наших детей, дай им мира и счастья!», – и Балжан украдкой смахнула набежавшую слезу. Слезу-воспоминание.